У нас нет письменных источников, чтобы судить о том, как современники волотовской росписи видели живопись. И вместе с тем несомненно, что здесь были люди, которые воспринимали живопись очень глубоко. Чтобы легче войти в их понимание, представим себе, что ценитель иконописи, вроде тех людей, о которых много позднее с такой теплотой рассказал Н. С. Лесков в своем «Запечатленном ангеле», входит в храм Успения на Волотовом поле. Выберем для этого момент, когда в нем не идет служба. Итак, он входит в волотовский храм. Он не только набожно крестится, как это тогда было принято, но и с любопытством оглядывается по сторонам, всматриваясь в отдельные фрески. Все, что предстанет его взору в волотовских фресках, будет окутано в его сознании множеством воспоминаний о древних сказаниях, преданиях и легендах. Посетитель волотовского храма увидит суровых монахов, которые одним своим видом зовут людей к отречению, величественных отцов церкви, в осанке которых проглядывает неколебимость древних праотцов, могучих и несокрушимых, несмотря на преклонные годы, и вдохновенных пророков с их тревожным взглядом, устремленным в будущее.
И все эти люди окружат его со всех сторон. Он почувствует себя среди них. И будет благодарен мастеру за то, что тот удостоил его быть среди праведников, способных понять то, что творится у него в душе.
Он заметит, с каким робким благоговением двое пожилых людей — родители Марии — вступают в храм со своим приношением, с маленькой овечкой на руках, каким взглядом они взирают на старичка священника. Им ничего не остается, как покинуть храм. Иоаким это делает с мужественной решимостью. Анна не может удержаться, чтобы не оглянуться. Означает ли ее прощальный взгляд надежду на то, что священник сжалится и примет приношение? Но она видит только его удаляющуюся фигуру. Он переведет свой взгляд на другую сцену и не сразу догадается, что перед ним «Благовещение». Здесь женщина с неприступным видом древней богини восседает на троне, повернувшись к ангелу спиной, точно не желая его выслушивать. Тот внезапно остановился, откинул голову и протягивает руку, и стремительный его жест подхвачен длинным пологом, переброшенным с одного здания на другое.
Он поднимет глаза и увидит на самом видном месте, над алтарем, невиданную, незнакомую ему полуфигуру женщины с чуть склоненной головой, с широко раскинутыми руками, на которых покоится белое полотенце. Он не сразу поймет, что значит эта женская фигура, но решит, что она простерла руки над всем человечеством. На что бы он ни смотрел, всюду его внимание будет останавливать на себе то верно схваченный жест, то страстный порыв, и, чем дальше он будет читать это живописное повествование, тем больше он будет проникаться движением фигур, их волнением, доходящим до исступления, их готовностью оторваться от земли и подняться к небу, куда уносятся на фресках и дома, и деревья, и скалистые горки, клубящиеся за ними, как облака.
Когда же все эти впечатления улягутся в его сознании, он убедится, что в этом маленьком храмике, соединилось земное и небесное. Недаром в куполе находится владыка неба, Вседержитель, и оттуда взирает на землю. На стенах он представлен на земле среди людей, и совсем внизу, почти на уровне посетителя, изображено, как он вновь сошел на землю, на этот раз в образе нищего. И в связи с этим вся роспись приобретала в сознании зрителя значение истории человечества, его судьбы, испытаний и спасения. Отвлеченные богословские понятия приобретают наглядность, приближаются к его пониманию. И он покинет волотовский храм очищенным и просветленным. Современному человеку трудно себе вообразить, что испытывал посетитель волотовского храма, когда он попадал в него во время богослужения. Но об этом нельзя не задуматься. Обряды, которые священнослужители совершали в алтаре, языком символов намекали на то, о чем говорила и настенная живопись. Люди, толпившиеся в здании, держались так же, как люди, написанные на столбах и на сводах. Звонкие голоса хора уносились к куполу, туда, где живопись в лучах пробивавшегося сквозь окна солнца становилась легче и воздушнее.
Во время службы уже невозможно было рассматривать роспись и строчка за строчкой читать живописное повествование. Живопись незримо, но продолжала присутствовать при том, что происходило. Она приобретала значение умозрительной и бесспорной истины. Все это означало желание человека перебросить мост между тем, что его окружает в каждодневности, и тем, о чем он только догадывался, между миром земным и небесным, как говорили в то время, дольным и горним. Поистине героическое усилие достичь страстно желанной цельности и стройности, без которых жизнь показалась бы бессмысленной и невыносимой. И в это вложено столько душевных сил, чистосердечия и таланта, что нельзя не дивиться даже слабым отблескам этого совершенства, дошедшим до наших дней.
М.В. Алпатов